Сергей Уманов: «Я едва не попал в тюрьму»

Звезда сериала «Лихие» рассказал о поступке во имя любви, который едва не стоил ему свободы, и вспомнил, как обменял облигации… на индейцев

Сергей УмановФотограф: Мария Хуторцева

Он не про стать и элегантность, но запоминается даже в эпизодах. Сергей Уманов вообще актер не типичный — с глубиной мудреца, познавшего жизнь, и внешностью парня из соседней парадной. О ремесле краснодеревщика, простых художествах и безумствах ради любви — в интервью журналу «Атмосфера».

— Сергей, вы родились и живете в Санкт-Петербурге…

— Да, первые свои четыре года я жил с родителями недалеко от аэропорта, а потом они развелись, и мы с мамой переехали на Черную речку — недалеко от места дуэли Пушкина, и я там обитаю до сих пор. Комфортная зеленая зона.

— Ничего себе, вы постоянный человек!

— Если бы не надо было выезжать никуда по рабочей необходимости, то я бы так и сидел у себя в квартире. Совершенно не люблю перемещаться. День-два в другом месте, и меня уже тянет обратно. Дома мне просто хорошо. Я даже в отпуск не склонен ездить.

— Каким было ваше детство?

— Радостным. Я родился первого мая, в ту эпоху, когда мы все ходили на демонстрации, и, будучи маленьким, я не сомневался, что весь этот праздник устраивается в честь меня. (Улыбается.) Правда, многое изменилось с той поры, и теперь я этот день стараюсь как-то мимо пройти. Если только в нашем «Небольшом драматическом театре» мы отмечаем. Вот два года назад был юбилей, и я вроде как был вынужден, потому что у нас в труппе много плюс-минус моих ровесников, и мы придумали с ребятами устраивать веселый концерт-капустник для каждого пятидесятилетнего юбиляра. Это было для меня волнительно — сидишь, тебе говорят, как правило, приятные вещи… А я же критично к себе отношусь в принципе, и когда говорят хорошее, смущаюсь.

— Возвращаясь к юным годам, читала, что вы увлекались шашками и боксом. Верно?

— Рядом с нами был Дом пионеров, и вот туда я ходил, играл в шашки. Но они возникли случайно. Началось все с того, что я посмотрел фильм, в котором Ролан Быков играл на трубе, и загорелся идеей тоже научиться. Пришли мы с мамой в этот кружок, и выяснилось, что требуется купить индивидуальный мундштук. По тем временам он стоил дорого. Мама меня спросила, очень ли я хочу освоить этот инструмент, я засомневался, и она выбрала шашки. Потом еще я и на плавание ходил. Затем появилась секция бокса, потому что отец им в юности занимался. Но хулиганом в подростковом возрасте я не был. Конечно, застал те времена, когда старшие ребята жестко дрались двор на двор, я был меньше, присоединялся к ним за компанию. Но в основном я занимался другим — мне всегда нравилось рисовать, и я окончил художественную школу на Каменном острове, там, где снимали знаменитую отечественную сагу про Шерлока Холмса.

— Мама кто у вас была по профессии?

— Медик-лаборант. Она трудилась на трех работах, чтобы у меня все было, и я как-то даже не ощущал, что ей это сложно. Мама ребенок войны, и была необыкновенно сильной, волевой. Вплоть до своего ухода у нее не было привычки показывать свою слабость. А ребенком я, поверьте, доставлял ей немало хлопот. Однажды скатывался по перилам в подъезде и грохнулся в пролет. Побился, она меня выхаживала. И впоследствии я тоже ей давал поводы для беспокойства, к сожалению. Мама ради меня была готова на многое. Собаку позволила завести. Я ее купил всего за рубль на рынке, еще учась в школе. Кинг был метисом, немного походил на сенбернара, прожил четырнадцать лет. Когда я поступил в институт, за ним уже ухаживала исключительно мама, поэтому сейчас я не решаюсь заводить пса. Любому живому существу надо уделять достаточно много времени, любви. Это же огромная ответственность.

Фотограф: Мария Хуторцева

— Вы выпускник ПТУ, столяр-краснодеревщик. Каким образом оказались в этом учебном заведении?

— После восьмого класса туда пошел. Я же был учеником так себе, как в средней школе, так и в училище. Особых успехов нигде не наблюдалось — лень мне все было. К тому же еще в первом классе одна учительница мне несправедливо поставила «кол» за подсказку однокласснику и как-то отбила страсть к учебе. Я потом уже еле тянулся, дважды оставался на осень по русскому языку — счастье писал через букву «щ»… По большому счету стремление учиться у меня появилось только в театральном вузе, когда я поступил в СПбГАТИ. Но любовь к дереву осталась, к этому запаху… Некоторое время трудился в мастерской, которая чинила мебель, и я в ней разбираюсь, способен что-то рекомендовать в плане качества — одного взгляда достаточно, чтобы сказать, сколько прослужит кровать. Теоретически и сделать могу все что угодно, но практически сейчас делаю что-то редко и медленно. Раньше, условно, табуретка бы у меня была готова за несколько часов, а сегодня этот процесс длится значительно дольше. Дома у меня есть шкаф, сделанный своими руками, но в основном я изготовлял какую-то мелочевку — мундштуки, сувениры, и дарил друзьям. И в плане предметов я перфекционист — меня вечно что-то не устраивает, я ломаю, покупаю новый материал, переделываю. Видимо, этот медитативный процесс мне гораздо интереснее результата.

— Не случайно Авдотья Смирнова позвала вас на главную роль в свою картину «Плотник»…

— Да, этот герой — Осипов, изначально был написан для меня. По сути, это самая серьезная моя большая роль, и она мне дорога, хотя к себе вопросы все равно имеются. С Дуней я знаком давно и снимался практически во всех ее фильмах — «История одного назначения», «Два дня», в сериале «Вертинский». Ей важно на площадке быть со своими людьми. В одной из бесед она мне как-то сказала, что отдает должное таланту того же Данилы Козловского, но при этом никогда не звала его в свои картины, потому как он не ее. (Улыбается.)

— Как я понимаю, благодаря училищу, где вы оказались в самодеятельности, вы для себя и нащупали наконец свой путь…

— К нам пришла одна дама, предложила себя попробовать на сцене, и мы с несколькими приятелями согласились. Тогда была очень популярна сказка Леонида Филатова «Про Федота-стрельца, удалого молодца», мы выучили из нее отрывки, играли, ездили даже с выступлениями на предприятия. И я стал замечать, что меня это по-настоящему захватывает. Тем более что к боксу я в этот период уже остывал, понял, что нет во мне достаточной агрессии для этого вида спорта. Когда меня ставили в пару со спарринг-партнером и я видел, что явно его сильнее, мне ничего не стоит его побить, меня уже ломало даже начинать схватку, я был готов проиграть. То есть акценты у меня сместились уже в сторону искусства, тем более что и друзей я обрел в этой среде. Я получил свой пятый разряд, отработал год обязательной практики на заводе, посмотрел, каково это — ежедневные смены, когда люди живут лишь в одном режиме: пришел, отметился, выпил, поработал, выпил, поспал, и опять все то же самое, и мне стало ясно, что я так не хочу. Дело в том, что я же еще параллельно с моим товарищем по объявлению пришел в театр «Суббота», который и в настоящий момент существует, и статус он обрел. Там, кстати, стартовали многие известные теперь всей стране актеры, Константин Хабенский, например. Мы были в одной компании, и он поступил потом с первого раза к Фильштинскому. А я, когда начал читать Мандельштама «Я вернулся в мой город, знакомый до слез…», вдруг услышал: «Вы что, издеваетесь, молодой человек?!» Я ушел, не мог понять, в чем дело. И только когда на следующий год поступил уже к своему мастеру, ныне покойному, Владимиру Викторовичу Петрову, выяснил, что Вениамин Михайлович не очень хорошо слышит, а я, видимо, слишком тихо читал, собственно, как и разговариваю в жизни, поэтому он меня и остановил — решил, что прикалываюсь, только рот открываю.

— Наверняка друзья, которые появились у вас в ту пору, сохранились и поныне…

— Конечно, это режиссер Николай Дручек, выпускник Петра Фоменко, он привил мне любовь к чтению, к достойному кино, которое в 90-е
требовалось доставать на видеокассетах. Таким образом, и голливудские фильмы, и европейская классика в моей жизни появились, и я понял, что помимо отечественных замечательных лент есть целые пласты не изученного зарубежного кинематографа. В вузе я многое нагнал с лихвой. А по его окончании начал искать работу в театре. Мы с подругой-однокурсницей ходили, везде показывались с отрывком «Егерь» по Чехову. Три года продолжались мои поиски, я играл в антрепризе, даже успел поучиться и поработать в Школе-студии «Лицедеи».

Фотограф: Мария Хуторцева

— Сегодняшняя молодежь нацелена скорее на выгодные кинопроекты, откладывая подмостки ближе к пенсии…

— Кому они потом там будут нужны? Сегодня деньги правят балом. Я человек из другого поколения, мы же чуть из другого теста — все были заточены на театр. Для нас это важно. Поэтому я счастлив, что путем скитаний и проб обрел свою труппу под руководством Льва Борисовича Эренбурга, в которой состою уже четверть века. Стоило мне увидеть их первый спектакль, и я уже не сомневался, что хочу быть на сцене вместе с этими людьми. Последние восемь лет мы базируемся на Васильевском острове. Мы являемся городским театром, но Санкт-Петербург пока не может нам выделить собственное помещение, и у нас арендованные стены, всего на сто двадцать кресел. Меня даже привлекает такая камерность. Я знаю, какая ситуация в иных питерских театрах, и доволен, что у нас все сложилось с коллективом. Мы можем себе позволить готовить постановку без суеты, обдуманно, со смыслом. К слову, скоро, в декабре, у нас ожидается премьера «Мнимого больного» по Мольеру, где я играю главную роль.

— Вы не слишком материальный человек, судя по всему?

— Сегодня нельзя не быть материальным. Но если вдруг встанет жесткий выбор между кинематографом и театром, я, безусловно, выберу второе. Пускай там гораздо меньше денег, но эта история про другое. Она тебя внутренне наполняет, в отличие от съемок. В кино нечасто встречается такое наслаждение от работы, когда ты вечно в поиске, тебя посещают озарения. В театре другие формат, структура, энергия. Ты постоянно подпитываешься от зрителей. На площадке, бесспорно, тоже бывает здорово, когда складывается пазл, есть время для подготовки к материалу и прочие составляющие.

— На вашем счету такие проекты, как «Шторм», «Трасса», «Нулевой пациент», «Подражатель», «Выжившие». Ощущаете, что наш кинематограф вас не оставляет без внимания?

— Ну, кого-то он любит значительно больше. Ничего особенно выдающегося я пока в нашем кинематографе не создал, как мне кажется. Но порой сталкиваешься с личностями, которые тебе интересны и которые позволяют тебе импровизировать, и это вдохновляет. Так было и с Борисом Хлебниковым, и с Авдотьей Смирновой.

— Где заняты в настоящий момент?

— Скоро выйдут «Лихие» Юрия Быкова. А сейчас снимаюсь в многосерийных фильмах «Большая Фарма» и «Аутсорс», где в команде Иван Янковский, Виталий Коваленко, Дарья Савельева, Мила Ершова. Везде у меня роли не главные, но, надеюсь, заметные. Посмотрим, что получится. И я жаден до новых предложений. Главное, чтобы они не мешали сценической работе.

Фотограф: Мария Хуторцева

— Вы как-то очень умело и бережно охраняете свой мир — своя личная берлога, театр, многолетние хобби… Ничего лишнее в вашу систему ценностей даже не пролезет…

— Нет ни единого шанса, если я этого не захочу. Все неспешно в моей жизни происходит. Таких стихийных встреч, с четким ощущением, что это прямо мой человек, было немного.

— Натура у вас лирическая, раз вы выпустили уже две книги стихов, еще и со своими иллюстрациями…

— Уже вышла третья книга. Я бы не назвал это стихами, скорее тексты в рифму. Раньше, конечно, сочинял почаще. Ночами обычно. Много у меня таких детских, иронических стишков. Есть и взрослые. Но это точно не поэзия в чистом виде.

— Слышала, что вы и сказки писали.

— Это уж совсем громко сказано. После окончания института у моих друзей возникла идея придумать новогоднюю сказку, я взялся за это, ее стали потом играть в нескольких театрах нашей страны. Но это случайность — ветром навеяло. Знаете, мои товарищи «Лицедеи» вышли с очень точной формулировкой на одной из моих презентаций: «Хоть как артист и как поэт ты полное говно, но мы тебя, Сережа, любим все равно!» (Смеется.) У меня все друзья с чувством юмора.

— Вы хоть и интроверт, но явно компанейский.

— Совсем близких друзей у меня мало, слава Богу, но есть очень хорошие товарищи, приятели, с которыми мы когда-то чем-то вместе занимались. В основном это коллеги, разумеется, личности творческие.

— В одном из интервью вы признались, что одна ситуация из детства показала вам, что никогда нельзя минутную эйфорию обменивать на состояние. Что вы имели в виду?

— Понимаете, мальчишкой я был наивным, доверчивым, и меня было легко обдурить. В те годы люди собирали облигации, они были ценными бумагами. Мама тоже это делала и хранила стопку в шкафу. А однажды мой ушлый знакомый предложил обменять на них своих индейцев, которых папа ему привез из-за границы. Мне показалось, что в этом нет ничего страшного и сделка нормальная. Повезло, что случился кризис, все это рухнуло и о моем поступке мама узнала постфактум. Вообще, о многом нехорошем в моей жизни мама узнавала много позже, а что-то так и не узнала. Я ее берег, но сделал для нее и для бабушки все-таки слишком мало. Думал о себе и только потом понял, какой ценой устраивалось мое уютное существование. И осознание этого теперь меня мучает.

— А если брать в глобальном смысле — риск, некая жертва ради короткой радости вам свойственны?

— Нет. Еще лет десять назад, когда был порох в пороховницах и веселье летело впереди тебя, можно было совершать какие-то сумасшедшие поступки, о которых потом приходилось жалеть. Так, лет пятнадцать назад я едва не попал в места не столь отдаленные из-за своей сумасбродной выходки. Я переживал любовные страдания и на одном из дней рождений у приятеля настолько напился по этой причине, почти что до беспамятства, потому как запомнил, что сажусь в такси, дальше провал, а утром очнулся уже в «обезьяннике». Оказалось, что я по дороге вышел у спортивного магазина, разбил витрину и похитил две левые женские кроссовки тридцать шестого размера. Повезло, что все обошлось — я компенсировал ущерб, магазин забрал заявление, и меня отпустили со словами: «Кража бессмысленная, нет претензий. Идите и так больше не делайте». И после этого я покончил со всеми активными гулянками. Все эти лихости остались в бурной молодости. Теперь отдыхаю спокойно, вполне невинно. Возраст ведь тоже дает о себе знать — что-то начинает побаливать, уже не так скоро взбегаю на свой пятый этаж в нашем доме без лифта. Я не жалуюсь, держу себя в форме. Авдотья в свое время заставила меня похудеть, уйти от девяносто шести килограммов, и я вспомнил спорт, сел на диету, сбросил около двадцати килограммов.

Фотограф: Мария Хуторцева

— Мне кажется, тема возраста для вас служит неким триггером… Или я ошибаюсь?

— Тут все, как у всех. Институт я закончил тридцать лет назад, и здесь на днях однокурсники выложили в общий чат встречу выпускников с еще тогда живущим нашим мастером. И я смотрю на это видео, которое сделано спустя десять лет после получения дипломов, где мы вспоминаем юность, то есть уже тогда вспоминаем, а что уж говорить про день сегодняшний… Грустно это. Чаще уже задумываешься о конечности всего и сожалеешь буквально о каких-то пустяках. Мне бы вот хотелось вернуться обратно и научиться играть на трубе, на фортепьяно. (Улыбается.) Завидую тем, кто владеет хотя бы одним инструментом.

— Скажите, вы женаты?

— Нет, не женат, но на тему личной жизни не распространяюсь. Это только мое. Вот про свою родословную могу вам поведать. Недавно проявил любопытство и выяснил, что мой прапрадед, генерал-лейтенант царской армии, лежит на Лютеранском кладбище.

— Узнаваемость вам помогает в повседневности?

— Знаете, лет двадцать назад я играл комедийного персонажа в сериале «Агентство НЛС», там еще группа «Ленинград» впервые засветилась, так вот для меня тот я — это какой-то уже неведомый мне человек, а люди подходят до сих пор, благодарят, говорят, что выросли на том ситкоме. Безусловно, в каких-то общественных местах популярность дает бонусы. Самое приятное было, когда после показов «Плотника» в разных городах ко мне подходили плачущие пожилые люди и говорили какие-то теплые слова. Но я все-таки простой артист, не такой выдающийся, как Игорь Олегович Горбачев из «Александринки» или Николай Николаевич Трофимов из БДТ. Вот это реальные глыбы, с которыми мне посчастливилось работать.

— Подозреваю, что все светские выходы для вас натуральная мука. В гардеробе у вас есть смокинг с бабочкой?

— У меня есть один приличный костюм, который меня заставила купить мой агент. И мне некуда его носить.

— Поделитесь, как отдыхаете все-таки?

— Друзья способны меня поднять с дивана и вытащить на озеро, на природу. Только они там проведут пять дней с палатками, а мне хватит и одного, и я возвращусь к себе. Когда уж очень утомляюсь, то просто лежу. Могу еще рисовать — человечков, цветочки, ангелов. Из бруска дерева выпиливаю разноцветные сюжетные домики с окошками, величиной с ладонь. Видите, я довольно примитивный. (Улыбается.)

Источник материала: Onwomen.ru